Sex-фактор – наше всё: единство и опора, надежда и свет в конце тьмы

Послушайте, ведь если сексуальность воспевают, значит, это кому-то нужно, значит, это кому-то нравится, значит, кто-то считает ее плевочки жемчужинками. Значит, нет ух святее сексуальности. Она лучше любой истории, свидетельствует о внутреннем устройстве народа, служит меркою его гражданственности, поверкою его свободы, гения, славы, человечности, зеркалом его тела, души, духа, бизнес-планов и успехов.

Sexуальность – это звучит гордо! Все в sexуальности, все из sexуальности. Существует только sexуальность, все же остальное дело ее рук, ног, туловища. Ни один человек не может существовать вне sexуальности.

И не только человек.

Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы мощный эрос свой. И чудится, будто весь он соткан из эрос/sex, и будто голубовато-розовая дорога реет и вьется по зеленому миру. К морю, к морю! А на морском песочке я Марусю встретил… Фатум. Рок. Розовые чулочки. Талия в корсете. Свободная стихия. Мимолетное видение. Гений чего-то такого.

Чуден и Урал-Яик в бурю и натиск.

Выдь на Волгу! Чей стон раздается над великой русской рекой?

Сексуальность в шампанском! Сексуальность в шампанском! Удивительно вкусно, эстетно, свежо! Весь я в чем-то индейском столб тотемный ласкаю, вдохновляюсь порывно и хватаюсь за жо!

Если левой ногой стоишь в прошлом, а правой в будущем, то какой ногой в настоящем? А зачем нам нога и прочее, если есть sex-бомба и sex-наряд – молот и стих, знамя и пламя, грабли и трактор, хлеб и соль, решето и сито, война и мир, города и годы, отцы и дети, красное и черное, Керуак и Берроуз, Сорокин и Лимонов, апельсины на асфальте и под ним…

Велика литература, а наступать некуда – впереди Она, до самого горизонта, и далеко за ним.

И отступать некуда – позади Он. Налево пойдешь – Его же найдешь. Направо поедешь – кто там в малиновом берете? Там, за горизонтом, там, за поворотом, там, там-та-там, там-та-там?

Глупый вопрос. Совсем не то, что вы подумали. Яна!

Яна! Ратуйце, людзі добрыя! Адзін, кажуць, схаваўся ў бульбу, крычаў, што ў бураках, дык і там знайшла яго праклятая пачвара. Другі неяк скурчыўся ў глобусе, але дарма! Укусіла вампірошка, а праціяддзя няма. Да гэтага часу канае.

Нейкі дзівак абвясціў, што вынайшаў вакцыну. Прывіўся і піша пра сенажаці, надоі, тарфянікі, лясы, балоты, сельсаветы, а пра грудзі тугія – ні-ні, крый божа!

Другі дзівак паверыў, прывіўся і пайшоў да ляснога возера на рыбалку. Ідзе ён гэтак па лясной сцяжынцы, а птушачкі спяваюць, пчолкі гудуць, сонейка прыпякае, як раптам з-за кустоў выскачыла Яна, то і хрась! хрась! хрась! – адкусіла ў пісьменніка ўсе вуды. «Дзякуй Богу, - сказаў потым празаік, – што мой уласны вуд застаўся цэлым» І ў хуткім часе ажаніўся.

А сваё выратаванне ад S-асобы ўвасобіў у кнігах «На дазорнай сцяжыне» і «Паляванне на старых азёрах».

Для некаторых творцаў сустрэча з S-дамай чела больш драматычныя наступствы. Аднойчы Лявон М. пайшоў у суніцы. Ідзе ён гэтак па лясной сцяжынцы (а птушачкі спяваюсь, пчолкі гудуць, сонейка прыпякае) і амаль што галосціь: «Гады маладыя, а таленту брак – І поркаюся ў драбязе!.. » Як раптам бачыць – суніцы! Вось яны! Тут Лявон завёў у мажоры:

О, колькі тут суніц,
О, колькі тут суніц!
Яны – малыя і вялікія…

Але не сконцыў, бо на карак яму нечакана звалілася S-вампірошка і – хрась! хрась! хрась! кіпцюркамі па карку, па сцёгнах, па кумпяку, па паляндвіцы. І абадрала ўсяго. “Не спеў, а толькі хрып і крык" пачулі навакольныя дрэвы і елкі. “Багдановіч, ратуй. Ад знікнення ратуй, ад нямоты!", залемантаваў паэт, вымушаны потым узяць сабе псеўданім Дранюк.

Самае цікавае ў гэтай гісторыі, што Багдановіч не падвёў: гукі яго прозвішча адпугнулі S-пачвару і выратавалі будучага класіка беларускай літаратуры.

– Дзякауў богу, – сказаў потым Лявон, – што Багдановіча ўзгадаў, а то б задрала мяне зусім акаяная жывёліна.

А теперь еще более серьезно.

Возможная тема статьи (или монографии) после прочтения романа (сами догадаетесь какого) и нечаянных, как бы случайных, заметок на его полях (а ничего случайного не бывает): «Рифмокод сексуального в этом самом романе». Термин «рифмокод» дарю докторам и аспирантам, не жалко, еще похлеще придумаю. Итак.

Правил – заставил и влюблённого в Полину (сами знаете какую)	Конечно, если ты помещик, то и заставить можешь. Говорят, что даже у неженатого Ивана Сергеевича (сами знаете какого) был ребенок то ли от крепостной крестьянки, то ли от дворовой девки.
Занемог – не мог	Распутство крепостников, к счастью, очень быстро приводило к «не мог».
Порука – скука	А чем еще могла быть взятая на себя перед алтарем ответственность-порука? Скукой. Думаю, со мной согласятся все, кто признает исконно-биологическое право мужчин на левую охоту.
Ночь – прочь	Ночь совсем не обязательно проводить на опостылевшем ложе. Исконное право сильного пола, что бы ни вопили грязные феминистки, – Прочь из Москвы! Сюда я больше не ездок! А ловкий ходок налево в дружной компании единомышленников.
Коварство – лекарство	Держите ухо востро! Когда придет это самое – «занемог – не мог», не верьте ни единому слову «заботливой» супруги, не принимайте из ее рук никакую S-микстуру! Отравит – и глазом не моргнет, так как давно якшается с Ванькой-ключником.
Забавлять – поправлять	(тут на полях пусто)
Про себя – тебя	А это самое главное. Думай исключительно про себя любимого, и тогда никакая зараза не поймает тебя в капкан Гименея.
Повеса - Зевеса	Аллюзия на распутную, но законом и олимпийской традицией освященную жизнь верховного греческого бога. Своей неуемной страстью он увеличил богонаселение Олимпа, количество героев, народных греческих царей, патрицианских родов. И, заметьте, не умер от истощения сил, как и автор данного, нашумевшего в свое время, романа.

В чем следует усматривать полную поддержку автором левого права достойных отцов семейства, не говоря о холостяках. Рифмокод содержит зашифрованное послание, можно сказать, наказ собратьям, который они, полагаю, только воспринимали на интуитивном уровне, но вполне сознательно претворяли в пароходы, строчки и другие долгие дела.

Дамы и девы шли по семейной жизни, зажатые железной клятвой небезызвестной Татьяны. Но час искупления пробил. Черные дни миновали. Гендер умер. Да здравствует Это!

Привет вам из нашего далёка шествия начала ХХ-го века «Долой стыд!, голубые, розовые и натопленные спаленки совсем не в своих домах, милые сердцу лозунги «Даешь общих жен!»

Sexуальность – слава всем, кто наверху и внизу! – стала эстетикой нашего времени, ее альфой и омегой, a and z, азом, буки, веди и т.д. до конца родного алфавита.

Высочайшая похвала, какой только может удостоиться в наше время поэт, модельер, дорожный работник и труженик невидимого фронта, дояр, актер и президент, бизнесмен, шоумен, top-менеджер и мерчендайзер, друг, подруга и сосед, состоит в слове «сексуальность».

Волшебное слово, таинственный символ, sexуальность заменила собой божество и вдохновенье, работу и отдых, творчество и художественность – стиль, классицизм, романтизм, дадаизм, альтруизм, авангардизм и постмодернизм, заключив в себе одной эстетику и критику.

Сексуальный трактор – вот самый громкий титул, которым могут наградить заводскую марку заказчики. Короче: sexуальность сделалась высшим критериумом всякой книги и программы, пробным камнем всякой вещи – от ночной вазы до дневного макияжа, прочности всякой дизайнерской славы – от Славы Зайцева до некоего карапуза.

Sexуальность есть великое дело и в политической глазури. О бессмертная навек Моника Левински!

Ни одна литература не должна существовать вне сексуальности и Эроса Рамазотти. Литература вне их есть призрак, дым, канцелярит и бюрократит, социокод, соцреализм, тоталитаризм и мерзость.

Для всякой литературы есть только одна великая эпоха жизни: эпоха естественной непосредственности, мудрого младенчества, сексуального чувствования (орального и анального) в его частой, беспримесной, простой, безыскуственной, хоть часто и грубой форме, полной тем не менее наивного очарования и нижепоясных чудес.

Поздравляю!

Мы с вами живем в великую эпоху! Мужайтесь! Грузите апельсины бочками. Заграница нам завидует.

Ваша Михалина Евграфова.