"І Яны былі практыкантамі..."
Людмiла Васiльеўна Лявонава
Людмила Васильевна Леонова - кандидат филологических наук, доцент кафедры теоретического и славянского языкознания филологического факультета БГУ. Проходила практику в 1986 году.
Фольклорная практика в моей жизни
1. Воспоминания о практике (где были, с кем встречались, какие случаи происходили во время практики).
2. Момент, который запомнился больше всего.
3. Какой след практика оставила в вашей жизни (первая любовь, встреча с интересными людьми, другое)?
Наша фольклорная практика… Июль 1986 года. Сухое, теплое, ярко-зеленое лето… Когда мы, выпускницы русского отделения филфака 1972 года (4 группа), собираемся вместе, не все, конечно, а небольшой круг старых проверенных временем друзей – без воспоминаний о той нашей первой практике не обходится: такая она была яркая, наполненная впечатлениями, первая…
Помню, что мы ехали до Пружан, а оттуда – почти к границе с Польшей, поближе к коренным жителям, в деревню Бакуны. В этой «нашей» деревне были только мы, т.е. 4-ая группа, и никакого руководства. Вера Анисимовна и Римма Модестовна поселились где-то неподалеку и приходили нас навещать, проверять наши записи, консультировать… До сих пор удивляюсь, как при отсутствии мобильной связи, нам удавалось узнать о приближении Риммы Модестовны с проверкой, но промахов не было… В той же деревне, где поселилось наше «руководство», разместили 2-ую группу, а также всех наших немногочисленных парней. Ясное дело: чтоб были под рукой и под контролем. В той же деревне находился и единственный, на все группы, магнитофон, - по теперешним меркам, старинный: бобинный, и с лимитированной пленкой и, хоть и переносной, но о-очень тяжелый. Этот магнитофон и связанную с ним историю мы не забудем никогда.
Хозяйке дома, в котором мы с подругой были на постое, лет в ту пору было, наверно, 30 с небольшим, но нам, 18-20-летним, она казалась очень взрослой, чтобы не сказать суровей. Она почему-то одна растила детишек, лет тогда 10-12. Оказалось, что она неплохо поет, знает много историй, загадок. Рассказчицей она была хорошей, правда, по настроению. И очень рукодельная была: помню, мы у нее переписывали образцы вышивок и тканых покрывал. Однажды, когда нам показалось, что хозяйка расположена к записи и удалось уговорить её спеть «на магнитофон» две очень красивые песни, мы «заказали» аппаратуру. К условленному времени наш староста Витя Тарасевич притащил магнитофон. Поставили его в комнате, проверили, работает ли, установили микрофон. Все мы, человек 5-6 студентов и заворожено глядящие на чудо техники хозяйские дети, набились в комнату и затихли. Хозяйка села перед микрофоном. Витя нажал на кнопку, зашелестела лента. Хозяйка молчала и смотрела как-то странно в себя. Магнитофон остановили, подкрутили пленку, подвинули микрофон. Витя опять нажал на кнопку… Шелест и молчание. В полной тишине, договорившись взглядами и жестами, мы на цыпочках вышли в коридор, решив, что ей будет проще одной. Витя перемотал пленку, нажал на кнопку и тихонько вышел к нам. Прикрыли дверь. Тишина была такая, что слышался шелест пленки. Долго было тихо. И вдруг раздался голос хозяйки. Высокий, надрывный, какой-то неестественный. Вместо песен, о которых мы договорились, она запела, точнее заголосила: Вхожу я в Брестский суд одна…». Мы оцепенели. Сначала – песня-то была другая, а когда услышали, как развивались события в Брестском суде, и, особенно, как жалобно-старательно пела о них хозяйка, - все мы, по молодой глупости, задыхаясь от смеха, выкатились во двор и повалились на траву. Нас укатывал смех. Еле пришли в себя. А хозяйка допела свою песню до конца. Вышла из дома как бы в оцепенении и, ничего не говоря, скрылась в огороде. Как мы потом узнали, прослушав запись, это была, можно сказать, баллада о мытарствах брошенной с детьми женщины. А мы, глупые, расстроились: песня, на наш взгляд была не та. И ей-богу, не помню, включили ли мы ее в отчет. Вот такая была история.
Вторая очень памятная история – наш поход на партизанский остров. Поход этот организовала Вера Анисимовна. И сама ходила с нами. Пишу «ходила сама», потому что было ей тогда уже немало лет и сама она была грузноватой и как-то трудно дышала. Нелегко ей, конечно, было, но шла с нами. Эта история начиналась ранним утром. Стоял легкий туман – день собирался быть жарким. Мы, человек за 20, как-то довольно бесшумно вышли за село - сонные, наверное, были. Дошли до края леса. Из кустов стали появляться военные (не пограничники - в желто-зеленых формах) с автоматами наперевес. Велели нам остановиться. Присмотревшись, мы увидели в кустах танки и бронетранспортеры под маскировочными сетками. Вера Анисимовна о чем- то тихо говорила с офицером. Нам разрешили пройти. О том, что же это было (мы-то подумали - ученья), узнали позже, вернувшись домой. У двух из нас отцы были офицерами. Дома их не оказалось. Был июль 1968 года, известный всему миру как ввод Советских войск в Чехословакию. Наших военных тогда подтянули к границе, и отцы были там. А мы шли смотреть историю войны. Что переживала тогда Вера Анисимовна, знает только она. Что она могла переживать, я поняла сама. Оказавшись в июне 1991 года в качестве переводчика с чернобыльскими детишками в Боснии. Словения, а затем Хорватия провозгласили независимость. Через Боснию, а рядом с нашим лагерем был военный аэродром, перебрасывались к границам этих республик войска Югославской народной армии. Начиналась война, которая шла до 1995 года и завершилась распадом и исчезновением с карты Европы прекрасной страны Югославии. Две сотни наших детей, несколько взрослых и один переводчик, которому рассказывали все.
На окруженный болотами партизанский остров – созданную перед войной базу с землянками, траншеями, запасом боеприпасов и продовольствия, связью с «большой землей», базу, служившую центром вылазок партизан и спасшую жизни многих жителей окрестных деревень – нас вел «настоящий» проводник. Участник уже тогда далеких событий. Он нам строго объяснил, как нужно идти через болото, раздал слеги, и мы, вытянувшись в цепочку, пошли за ним по невидимой тропе, ступая след в след по чавкающей воде и кочкам. Я шла в конце, за Верой Анисимовной и, наверно, оступилась. Сначала казалось, что легко выберусь, но жидкая грязь засасывала… Когда было уже по пояс, и кто-то будто тянул за ноги вниз, стало страшно. Пришлось звать на помощь. Все остановились. Издалека, из начала цепочки что-то кричал проводник. Цепочка начала передавать слеги, а Вера Анисимовна набрасывала их на меня. Выбралась. Одежда, когда высохла, стала грязно-бурой и так и не отстиралась. Видно, болото было железистое.
Сам же остров нас просто потряс. Заросшие траншей, затянувшиеся мхом землянки… У многих из нас воевали родители, мало у кого в семьях не было потерь на той войне или оставшихся в живых искалеченных родственников. А тут все такое еще живое и настоящее… Другим потрясением было какая-то первозданность давно необитаемого острова: буйные нетронутые заросли кустарников, высоченная трава, но особенно – черника. Не знаю, многим ли доводилось видеть кусты черники почти в рост человека и ягоды на них размером с вишню. Ей-богу, не придумываю! Если не ошибаюсь, в архивах есть документальные свидетельства – ребята фотографировали на острове. Я уже упоминала о том, что у нас была ещё и «Культурная миссия» - мы назывались агитбригадой. Для выступления перед пограничниками объединила усилия двух групп. «Заправлял концертом баянист Саша Волчек. Составили программу, отрепетировали, принарядились и поехали к пограничником. Волновались очень – выступать-то нужно было перед полным залом парней. Концерт вела красавица Люда Мельникова. Люда Зеликова читала стихи, что-то о цветах. Наташку Акимову «забраковали»: она хотела прочитать симоновское «Ты помнишь, Алёша,…» и делала это так проникновенно, что уже на второй строфе начинала плакать. Решили не рисковать. Нашей главной певуньей была Алла Стронгина. Она потом уезжала с практики на Смотр университетских хоровых коллективов в Вильнюс. Так вот с ней произошел на этом концерте казус. Вышли они с Сшей на сцену, и после проигрыша Алла затянула, было «Позарастали стежки-дорожки» - и пустила петуха. Но не растерялась – и спросила у зала: «Мне дальше петь?» Ребята в зале дружно грохнули : «Пой!» И Алла вдохновенно запела, направив всю силу песенных переживаний на симпатичного пограничника во втором ряду. Спела очень душевно. А пограничник её потом лично провожал. Концерт мы потом заканчивали любимым нами гимном студентов! «Я не знаю, где встретиться нам придется с тобой…» Хорошо получилось. Как вспоминают мои подруги, потом в благодарность за концерт нас кормили в солдатской столовой. Говорят, котлеты были очень вкусные (это ж надо, до сих пор помнят!). Котлеты и столовую не помню. а вот как нас провожали, забыть невозможно. Всей заставой! Не было только собак и дежурного патруля (или караула?). Особенно запомнилась поразительная деликатность провожавших нас парней (не зря говорили, что пограничники – особый род войск). Мы уезжали, как и приехали, в крытой грузовой машине. Чтобы «загрузить» нас в кузов, ребята принесли табуретку. Подавали руки, чтобы нам было на что опереться, поднимаясь на неё, и отворачивались, пока каждая из нас залезала в кузов: юбки-то у нас были минимальные. Это мы тогда в шестидесятые (теперь уже прошлого века) отчаянно начинали носить привычные теперь, но по-прежнему вызывающие «мини»…
Разве забудутся замечательные деревенские женщины, которым поначалу наша затея с записью старинных песен, пословиц и прочего казалась чудной, а потом – так входили в раж, что от некоторых частушек у нас ушки сворачивались, и мы их, конечно, не записывали, стеснялись. Но запоминали сразу и помнили долго. Не забудутся россыпи земляники: её можно было лопать просто лежа на животе. И как забудешь историю о том, как однажды пошли в деревенскую баню. Натаскали у хозяев яиц – голову мыть (шампуни тогда ещё были редкостью, а яйцом здоровее, так бабушки учили), собрали бельишко и в баню. А местные парни, прослышав, что студентки идут в баню, перекрыли холодную воду. Пришлось сидеть над тазиками с горяченной – пока не остыла. Да обо всем не расскажешь…
Если будет позволено, эти мои (наши) воспоминания я хотела бы посвятить тем, кто делал нашу практику незабываемой, и прежде всего – светлой памяти нашего учителя, блокадницы, ветерана войны Веры Анисимовны Захаровой; памяти старосты второй группы Паши Лысковца и наших ушедших подруг – Гали Сорокиной, которая , по здоровью, с нами не была, но знала наши рассказы до деталей, наизусть, и нашей Люды Зеликовой, без которой та наша практика была бы не такой…
И ещё: эта память о нас, и пусть живет и здравствует «пробудившая» эти воспоминания милая наша Римма Модестовна, как и мои любимые с тех пор Алла Стронгина, Наташа Акимова, Яна Корытько. Эти воспоминания писались и от их имени и их помощью.
Фотоснимки из личного архива Л.В.Леоновой