Дзьмухавец

Рубрыка "Філалагічныя гульні"

Когда впервые был обманут читатель, никто точно не знает. Видимо, с возникновением литературы. Евгений Львович Ланн  (1896–1958) в своем исследовании «Литературная мистификация» (1930) начинает отсчет с трудов «отцов церкви» и классиков Греции и Рима. На книгу Е.Л. Ланна и сегодня ссылаются все, кто пишет о мистификациях. Я не буду исключением. Полный текст фундаментального труда Е.Л. Ланна можно прочесть здесь: http://www.belousenko.com/books/litera/lann_mistification.htm

Сокращенный вариант под названием «Самые громкие исторические мистификации и подделки» – здесь: http://smoking-room.ru/data/pnp/mistif.html

Мистификации народного творчества начались с первых собирателей. А.Л. Топорков в предисловии к книге «Рукописи, которых не было. Подделки в области славянского фольклора» (Составители: Т.Г. Иванова, Л.П. Лаптева, А.Л. Топорков. М.: Ладомир, 2001) отмечает, что «стилизация под фольклор близка мистификации, т.е. такому случаю, когда произведение, сочиненное в народном (или псевдонародном) духе выдается за произведение, записанное из уст народа», и называет наиболее известную из таких мистификаций – «Песни Оссиана» Дж. Макферсона, популярные во второй половине ХVIII – начале ХIХ в. В сборник «Рукописей, которых не было» он включает три раздела. В первый вошли русские переводы знаменитых подделок чешской эпической поэзии – Краледворской и Зеленогорской рукописей. Разоблачение этой подделки стало национальной трагедией чехов. Краледворская рукопись, созданная филологом и поэтом В. Ганкой в начале ХIХ в., долго служила источником изучения славянского фольклора и считалась вершинным памятником чешской словесной культуры. Увы. Но произведение В. Ганки, даже будучи низложенным с пьедестала, не утратило своих выдающихся литературных достоинств.

Во второй части книги представлены «фольклорно-мифологические фальсификаты» «Белорусские народные предания» П. Древлянского (П.М. Шпилевского), заговоры из рукописи Г.Д. Книголюбова, украинская историческая дума, опубликованная А.В. Шишацким-Илличем. Эти произведения возникли, как считает А.Л. Топорков, из желания «»улучшать» народнопоэтические тексты, возвращать им их «подлинный», архаический характер». Интересно, попались ли наши белорусские фольклористы и филологи на эту литературную удочку?

 
Ленин беседует с героями белорусской сказки «Два брата»

И третья группа, представленная в «Рукописях, которых не было» – произведения так называемого «советского эпоса» 1930–1940-х гг.: плачи о Ленине, Кирове и Чкалове, сказки и так называемые «новины» о Сталине, гражданской войне и освоении Арктики и др. В текстах этой группы отделить правду от лжи часто, видимо, уже невозможно. Хотя интересно, действительно ли крестьянин, убитый горем, принес в редакцию «Известий» вот такие стихи, написанные на смерть Ленина:

Я в Москву вчерась приехал
Навестить своих сынов.
Как явился я в столицу,
Слышу-вижу перполох.
Говорят, Ильич скончался,
Что деятель мировой
Память вечную оставил
У трудящих он собой.[1]

И действительно ли чабаны и шерстобиты сочиняли все те многочисленные песни, сказки, притчи, которые составлялись в объемистые антологии? Хотя, возможно, для жителей отдаленных губерний России, Узбекистана, Армении Ленин и был такой полумифической фигурой – кем-то наподобие Деда Мороза, про которого все слышали, от которого иногда получали подарки, видели изображения, но его самого – никогда. Так, вероятно, сложилось узбекское сказание «Огненный Ленин» или эвенкийская сказка «Головы у Владимира нет» о том, как купцы подговорили охотника Долбонэ убить Владимира. Долбонэ «целит в голову, смотрит: головы у Владимира нет, одно тело за мушкой идет. Начнет целиться в спину, смотрит: ноги идут, над ними голова идет, а спины нет, мушка в пустое место глядит». Тем временем «глухарь с ветки кричит: «Меня убей, Владимира не убивай». Белка кричит: «Меня убей, Владимира не убивай». Кукушка кричит…»  – и так далее, включая медведя, лося и выдру. Расстроенный, Долбонэ вместо Владимира убивает почему-то зайца. Затем природа объясняет Долбонэ, что это она защитила Владимира: пихта заслонила ему голову, багульник – спину. Заканчивается всё хорошо: Владимир победил, у Долбонэ – новое зимовье, купцов больше нет, а торговать теперь будет его сын.[2]

Иногда бывает очень трудно разобраться в цепи заимствований или мистификаций. Такова, на мой взгляд, история опубликования «Песни армянского виноградаря» в книге Юлиуса Фучика, чешского журналиста и писателя, путешествовашего по Советскому Союзу. Сама песня поражает литературнымикрасотами стиля – сравнениями, восклицаниями, – очень умелой риторикой. Текст взят Фучиком из сборника «Ленин в армянском фольклоре» (Эревань, 1936 г.).  А как он туда попал? В примечании сказано: «Под этим названием Юлиус Фучик опубликовал перевод отрывка из сказа «Ленин-вождь», созданного в начале 20-х годов армянским шерстобитом Сепо Цахиняном (умер в 1926 г.). В 1934 году сказ был записан собирателем фольклора Гегамом Тарвердяном (Верди) со слов шестидесятипятилетнего шерстобита Габо Барцумьяна, жителя г. Ленинакана (Армянская ССР)». Итого: между «Песней армянского виноградаря» и нами 4 человека, не считая издателей, комментаторов, переводчика.

Были на ниве создания советского фольклора и настоящие «ударники мистификационного труда». Один из них Леонид Соловьёв, который во время поездок по Ферганской области в 1924–1925 гг. собирал и изучал фольклор. В эти годы им были записаны песни и сказания о Ленине, вошедшие в сборник «Ленин и творчество народов Востока» (1930). Однако, по утверждению Е. Калмановского, «все вошедшие туда произведения сочинил сам Соловьёв, создав таким образом фольклорно-литературную мистификацию».

Серьезные ученые полны праведного гнева, когда разоблачают подделки фольклора. Их, как и А.Л. Топоркова, возмущает, когда «глубокомысленные исследователи» переиздают и цитируют «Сказания русского народа» И.П. Сахарова или предания, написанные собирателями, но литературные достоинства мистификаций вне критики.

Никто не осудит П. Мериме за «Гузлу» («Гусли») – сборник песен, якобы переведенных с балканских языков. Кроме, конечно, фольклористов ХIХ в., которые после выхода сборника в свет в 1827 г. принялись добросовестно изучать песни «Иакинфа Маглановича». В предисловии ко второму изданию Мериме упомянул тех, кого удалось провести. Бдительность проявил Гёте, а Мицкевич, «тонкий знаток славянской поэзии, не усомнился в подлинности сих песен», – писал позже А.С. Пушкин и добавлял: «А какой-то немец написал о них (песнях – Ф.Д.) пространную диссертацию». Сам Александр Сергеевич принял деятельное и, конечно, гениальное участие в мистифицированном переводе мистификации на русский язык – написал «Песни западных славян», найдя в сборнике Мериме «прелесть оригинальности и правдоподобия».

Каждая история мистификации увлекательна. Мериме, например, хотел отправиться в путешествие, чтобы изучить и описать жизнь славян, но у него не было денег. «И я задумал, – пишет Мериме, – сначала описать наше путешествие, продать книгу, а затем истратить гонорар на проверку того, насколько я прав в своем описании». Но это была не первая его «шутка». Прежде он уже опубликовал сборник пьес, написанных несуществующей испанской актрисой Кларой Газуль. Но французский писатель не был «злостным» обманщиком, ведь в сборнике пьес был даже напечатан портрет Газуль, представлявший собой портрет самого Мериме в женском платье: каждый, кто знал писателя в лицо, легко узнал бы истинного автора.

Или история поэта Томаса Чаттертона, который создал ряд поэм, подписав именем монаха Томаса Раули, якобы жившего в XV веке, а также других его современников. Рукописи он изготовил на подлинном пергаменте того времени, тексты писал на староанглийском языке старинным почерком. Эти рукописи Чаттертон якобы «нашел» и послал Уолполу, который разоблачил подделку. В 1770 году Чаттертон покончил с собой – ему не было еще и восемнадцати лет. Английские литературоведы называют его одним из гениальнейших поэтов Великобритании. К сожалению, заигравшись в чужую, выдуманную жизнь, Томас Чаттертон потерял свою…[3]

Сам Уолпол тоже хорош. Свой роман «Замок Отранто» он выдал за перевод итальянской рукописи, автором которой был некий Онофрио Муральто. Даниэль Дефо из 500 книг своим именем подписал лишь четыре. «Приключения Робинзона Крузо» написаны, как известно, «моряком из Йорка». И другие его «истории», «записки» и «повествования» написаны офицерами, разбойниками и кавалерами – кем угодно, но только не Даниэлем Дефо.

На вопрос «А был ли Шекспир?» однозначно положительно отвечают на него только шекспироведы.

Самой известной мистификацией ХХ века В. Вульф и С. Чеботарь называют образ романиста Эмиля Ажара, лауреата Гонкуровской премии.   История и в самом деле примечательная. Этот писатель был создан Роменом Гари (Романом Кацевым). В 1974 году опубликован первый роман Ажара «Толстяк», и сразу – признание. Второй роман Ажара получает Гонкуровскую премию, и Ромен Гари становится дважды лауреатом, единственным в мире, поскольку Гонкуровская премия никогда не присуждается два раза, а Гари уже получал ее прежде – как Гари. Ажар от премии отказался, точнее, это сделал за него Поль Павлович, племянник Гари, по просьбе дяди. Павлович попал в психиатрическую клинику, а в 1980 году Ромен Гари, а с ним и Эмиль Ажар покончил с собой.

Кого еще вспоминают, говоря о мистификациях? Козьму Пруткова и Черубину де Габриак, Бориса Акунина и Виктора Пелевина, Милорада Павича и Умберто Эко. Меннипеей-мистификацией любители «альтернативного прочтения» называют роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита», находя в нем сатиру на Горького, Марию Андрееву, Ленина, Луначарского, Станиславского и Немировича-Данченко. Что ж? Было бы желание.

Удачи вам, юные мистификаторы! Вперед! Под знамя постмодернизма и мистификационизма! Ура!

Фекла Достоевская

---

 

Папярэднi артыкул  |  Да зместа